Противоположность любви — стыд

21. Ноя 2018 | Статьи

Рита Ээварди,

холистический регрессионный терапевт

 

Armastus-habi

Финский психотерапевт Томми Хелльстен говорит, что противоположность любви — это не гнев, а стыд. Я много размышляла над этим утверждением в последнее время, искала связи и подтверждения в своей жизни и историях клиентов, и сегодня я могу смело подписаться под ним двумя руками.

Если любовь — это то, чьим воплощением мы рождаемся в этом мире, то все, что не находит в нашей сущности положительного отражения, становится стыдом?

Первым и самым важным зеркалом для нас является наша мать. То, как она на нас смотрит, дает нам подтверждение того, что я являюсь воплощением любви. Иначе почему бы ее глаза сияли, глядя на меня, взгляд становился бы мягким и заботливым, руки тянулись бы ко мне, она как волшебница знала бы все мои потребности и делала бы все, лишь бы мне было хорошо? Так я получаю подтверждение: «Да, ты и есть любовь, это правда.»

Но что происходит, если в глазах матери нет этого подтверждения? А есть усталость, пустота, грусть, безразличие? Сколько выдержит вера ребенка в свою суть носителя всемогущей любви, если лицо матери выражает что-то другое? Должен ли я сомневаться в своей способности приносить радость? Или я приношу боль и страдания? Может быть, я не любовь, а боль и страдания?

Если в младенческом возрасте мне нужна еда, сухие пеленки, покой, общество, внимание и др., то единственная возможность сообщить об этом — это подать голос или использовать язык тела. Если мама относится ко мне с вниманием, она почувствует и узнает, что мне нужно, и сделает все, чтобы меня успокоить. И я успокоюсь, потому что я знаю, что если мне что-то понадобится, меня услышат и увидят. Я понимаю, что мои потребности понимаются, принимаются и выполняются.

Но если внимание мамы обращено куда-то еще, если она не умеет по моему языку тела и интонациям читать мои потребности, а считает их нытьем и враждебностью по отношению к себе, у меня проблемы — я понимаю, что та часть меня, которой она нужна, не справляется, не приносит маме счастье, а наоборот, делает ее несчастной. Я делаю вывод — эта часть меня неправильная, ошибочная — я прячу ее, никто не должен ее видеть — это мой стыд.

Воспитание без любви вызывает стыд

Томми Хелльстен говорит, что ребенок, детские потребности которого не видели и не слышали, со временем начинает верить, что для него не существует поддерживающих объятий и любви.

Детские потребности напрямую отражают его сущность— вначале, например, хотя бы то, сколько, как часто и в какое время ему нужно питание.Все это дает знак об особенностях ребенка, его сути. Если эти знаки игнорируются, и еда дается исходя из потребностей и возможностей матери или книжных премудростей, ребенок не получает положительного подкрепления своим особенностям и они вскоре забываются, потому что ведь нет никакого смысла постоянно удерживать их в сознании — неудовлетворенные потребности вызывают только боль, а решения все равно нет.

Отправленные в забытие потребности никуда не исчезают, они спрятаны в глубоком подземелье подсознания, за замками и печатями, скрытые от всего мира, потому что, как известно, извлечение их вызывает отторжение, неодобрение других. Миру можно показывать лишь ту часть меня, которая получила положительное отражение — ту часть, которая нравится маме. Так наблюдателям со стороны может показаться, что хорошая мама воспитала хорошего ребенка –  старательного, послушного и вежливого.

Но проблема в том, что этот ребенок уже не может надеяться на свои чувства, чтобы понять, что для него верно, а что нет. Индикатором правильного и неправильного является его мама, а она находится за его пределами. Со временем ребенок перенимает отношение и предпочтения матери как свои, поэтому присутствие внешней, физической матери уже не нужно — все решения и отношения устанавливает переехавшая в сознание ребенка Внутренняя мать — она разрешает, запрещает и наказывает. Так по мере взросления становится видимой и приемлемой только эта часть. Настоящий я, у которого есть индивидуальные потребности, спрятан в подвале стыда.

Похожую ситуацию описывает Оскар Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея»: «Сделка, заключенная с сатаной, позволяет Дориану сохранять без изменения молодость и красоту, к удивлению других. Все отвратительное и неприятное скрыто на чердаке, на невидимой глазам посторонних картине, которая становится все уродливее, искажается и искривляется с каждым моментом, когда в нее отправляется очередная доза стыда, не совместимого с идеальным образом.»

Томми Хелльстен также считает, что отсутствие любви дома или в среде воспитания может привести к тому, что ребенок не осмеливается сближаться с другими людьми и проявлять свои потребности. Из него получается «Крутой чувак» или «Крутая девчонка», которые надеются лишь на себя.

Воспитание без любви, порочащее и опустошающее ребенка, зачастую перенимается как метод воспитания по наследству из одного поколения в другое.

Родители, которых самих переполняют потребности неудовлетворенного ребенка, носят на руках собственного внутреннего раненого ребенка, говорит Хелльстен. Они так и не смогли повзрослеть, поэтому в их объятия уже не умещается «внешний ребенок», другими словами, их собственный ребенок.

Такие родители ожидают от ребенка то, что они сами должны были получить от своих родителей — понимание, принятие, одобрение, успокоение, они ждут, что он отодвинет собственные потребности на задний план. Поскольку они этого не получают, их дети должны взрослеть без истинного родительства.

Противоположностью любви является не гнев, а стыд. Стыд приводит к опустошению, унижению, осмеиванию и третированию личности. Именно отсутствие любви рождает такой стыд. Отсутствие (или дефицит) любви означает утрату чувства взаимного положительного влияния, внутреннее решение, что я сам по себе, такой, каким я являюсь, могу вызывать у людей только отторжение.

Одновременно я учусь замечать потребности матери (а позже окружающих людей). Я понимаю, какое поведение маме нравится, как я своим поведением могу успокоить и обрадовать мать, и естественно, будучи ребенком, я направляю все свои усилия на то, чтобы сделать маму счастливой, потому что, когда она счастлива, она наконец сможет сосредоточиться на моих потребностях. Но этого никогда не произойдет. Мать привыкает использовать меня как канализацию для своей тревожности, и я попадаю в ловушку, потому что у меня нет никого, кто помог бы снять тревожность мне. Мама начинает зависеть от меня — я становлюсь внешним источником, в котором можно погасить чувство нелюбви. Как только у меня возникают какие-то потребности, я ощущаю отторжение и отстранение матери. Во мне зреет убеждение, что контакт с другим человеком возникает, когда он нужен ему. Мне здесь нечего сказать. До тех пор, пока у меня не родится мой собственный ребенок — его внимание теперь на 100% сосредоточено на мне, и мой неудовлетворенный внутренний ребенок видит здесь очевидную возможность наконец-то быть увиденным и услышанным. И далее все идет по поддерживающему шаблону семьи: мой ребенок не получает положительной обратной связи своим потребностям и начинает изучать и удовлетворять мои. Его собственные потребности откладываются и, вероятно, будут ждать того момента, пока не родится следующее поколение.

Томми Хелльстен говорит, что опыт отсутствия любви в прошлом накапливается в человеке и во взрослом возрасте проявляется как недостаток любви к самому человеку, его детям, окружающей среде.

И правда, такой шаблон проявляется и в других отношениях. Поскольку находящийся внутри меня взрослый не видит и не слышит моего собственного раненого внутреннего ребенка, я постоянно ищу кого-то, кто бы это сделал. В любовных отношениях роль ответственного взрослого присваивается моему партнеру. Вначале все хорошо, влюбленные люди много времени проводят вместе, дают друг другу внимание и поддержку. Но когда начинают проявляться личные потребности партнера, которые не совпадают с потребностями моего раненого внутреннего ребенка, наступает кризис: он не находится 100% времени рядом со мной, он не готов отложить свои потребности на задний план — я воспринимаю отторжение, доверие пропадает, мой настоящий я еще глубже закапывается в подвал стыда.

Заключенная в моей собственной сущности нехватка любви не позволяет приближаться к другим людям, поскольку я не умею доверять другим. Я опасаюсь показывать настоящего себя кому-либо, поскольку внутри меня уверенность, что демонстрация слабости может привести к травмированию, отталкиванию, отторжению. До тех пор, пока мы сами не научимся замечать, слушать и утешать собственного раненого внутреннего ребенка, мы будем искать кого-то, кто делал бы это за нас, мы будем цепляться и представлять опасность для Я других людей, потому что нам они будут нужны только для себя, в этой картине не будет места их потребностям и предпочтениям. Партнеры отталкиваются друг от друга, поскольку боятся потерять свое Я, носят на руках своих раненых детей, и не знают, что с ними делать. В семье никто не принимает ответственность, потому что не видно ни одного Я.

Так, в конце концов, формируется ситуация, когда дети в семье являются самыми разумными, уравновешенными, учитывающими потребности других членов семьи.

Самыми сильными. У кого, в конце концов, власть в доме — у ребенка или у взрослого? Взрослость пропала и власть в руках детей?

В этом контексте уместен вопрос об ответственности взрослых. Если взрослые не принимают принадлежащую им ответственность за воспитание и дети вынуждены расти без близости взрослых, они получают власть, которая им не принадлежит.

Захвативший управление ребенок беззащитен. Он не уважает взрослых, поскольку интуитивно знает, что взрослые не берут власть, которая им принадлежит. Такой молодой человек не хочет взрослеть, он распущен, порочен и даже склонен к насилию. Если границ нет, ребенок начинает их искать с такой силой, что шум и грохот от возникающего погрома слышен издалека.

Вместо того, чтобы осуждать детей и молодежь, мы, взрослые, должны начать действовать. Для того, чтобы здраво войти во взрослый возраст, ребенку нужен опыт, когда его видят и слышат, а не опустошают, принижают, унижают, отталкивают. Ведь всем известно отношение «еще возгордится», «будет слишком много о себе думать» и пр.

Что же делать, если я обнаружил, что я скрыл свои потребности и свою настоящую суть настолько глубоко, что я уже не могу угадать, какие они и осталось ли что-нибудь от них вообще?

Установить связь со своими потребностями и сущностью можно при помощи чувств и эмоций. Если мне больно, обидно или, наоборот, в какой-то ситуации радостно от всего сердца, это дает о себе знать мой внутренний ребенок — ему нужно взрослое внимание, он хочет быть увиден и услышан. Если я нахожу в себе сочувствие, время, заботу, одним словом, эмпатию по отношению к себе, мой внутренний ребенок может исцелиться и вырасти. Против стыда есть одно лекарство — эмпатия. Если я смогу взглянуть на те части себя, которые до сих пор были скрыты, загнаны, с любовью, пониманием и эмпатией, мое настоящее я сможет начать расти, я смогу выпрямиться во весь рост, быть любящим родителем своим детям, принимающим спутником Я других людей.

По словам Томми Хелльстена, жизнь — это путешествие, в котором вы находитесь на своем месте, если вы двигаетесь, идете по пути. Но это и путь в направлении неминуемой смерти. Если рассматривать это путешествие именно так, выяснится, что жизнью нельзя править.

Наоборот, у нас у всех постоянно возникает вопрос безопасности. Но тема безопасности — это тема любви. Любовь означает то, что человек не должен больше быть единственным укрытием для своей жизни. Любовь — это когда человек знает, что его поддерживают, что он не должен поддерживать себя все время сам.

В статье использованы мысли из статьи Томми Хелльстена «Vallan ottanut lapsi on turvaton» из газеты Sipoon sanomat 28.2.2011.

Loe ka neid postitusi:

Подпишись на рассылку

Regressiooniteraapia bänner

Koostööpartnerid

 

 

 

0 Comments

Submit a Comment

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *